Панда с пистолетом
Ой! Тут внезапно оказалось, что я не потащила сюда свои работы для команды Джейн Остин с прошлой ЗФБ. 
Срочненько исправляюсь,ибо нефиг а то как-то нехорошо. Шерлоко-фанфики есть, а Остин-фанфиков нет.
И да. Это мой самый первый в жизни фико-перевод. [До этого были всё больше как-то технические документации и патенты.]
Название: Окончательное унижение
Канон: Джейн Остин «Гордость и предубеждение»
Переводчик: Hermione_Jean_Granger
Бета: Fekolka, anie_light
Оригинал: «The Final Indignity» by Lucy. Разрешение на перевод запрошено.
Размер: миди (около 7 300 слов)
Пейринг/Персонажи: Кэролайн Бингли, Луиза Хёрст, Фитцуильям Дарси / Элизабет Беннет
Категория: джен, гет
Жанр: драма, романтика, флафф
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: История о том, как два случайно подслушанных разговора и некое событие могут стать окончательным крахом всех надежд.
Примечания переводчика: полюбопытствовать...1. Поскольку в исходном тексте разбивка на абзацы в некоторых местах откровенно странная, переводчик взял на себя смелость исправить этот момент в соответствии со стилистикой русского языка. 2. Перевод максимально литературный. Вас предупредили.
Размещение: с разрешения переводчика и с обязательной ссылкой на источник.
Прим. переводчика:
* Томас Лоуренс (1769-1830) — известный английский художник-портретист эпохи Регентства.
Срочненько исправляюсь,
И да. Это мой самый первый в жизни фико-перевод. [До этого были всё больше как-то технические документации и патенты.
]Название: Окончательное унижение
Канон: Джейн Остин «Гордость и предубеждение»
Переводчик: Hermione_Jean_Granger
Бета: Fekolka, anie_light
Оригинал: «The Final Indignity» by Lucy. Разрешение на перевод запрошено.
Размер: миди (около 7 300 слов)
Пейринг/Персонажи: Кэролайн Бингли, Луиза Хёрст, Фитцуильям Дарси / Элизабет Беннет
Категория: джен, гет
Жанр: драма, романтика, флафф
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: История о том, как два случайно подслушанных разговора и некое событие могут стать окончательным крахом всех надежд.
Примечания переводчика: полюбопытствовать...1. Поскольку в исходном тексте разбивка на абзацы в некоторых местах откровенно странная, переводчик взял на себя смелость исправить этот момент в соответствии со стилистикой русского языка. 2. Перевод максимально литературный. Вас предупредили.
Размещение: с разрешения переводчика и с обязательной ссылкой на источник.
Пролог
"Это, — думала Кэролайн Бингли, когда её экипаж отъезжал от Пемберли, — несомненно было окончательным унижением". Неужели всего какой-то год назад она покидала это поместье, будучи уверенной в том, что теперь стала на шажок ближе к своей заветной и столь долгожданной цели: стать хозяйкой Пемберли?
Прошлым летом она приняла за знак судьбы неожиданный отъезд из Дербишира мисс Элизы Беннет, едва только упомянутая мисс успела, так явно и мучительно для Кэролайн, поладить с мистером Дарси… Ох, до чего же пустой и жалкой потерей времени и сил казались сейчас мисс Бингли все эти годы!
Теперь всё следовало начать с чистого листа. Но как? Ведь это было поместье, которое она желала всем сердцем, положение в обществе и доход… Ну а то, что человек, обладающий всем этим, оказался также привлекательным и во всех отношениях достойным, а, кроме того, не обременённым матерью, которая могла бы оспорить её роль хозяйки, было в глазах Кэролайн лишь дополнительным преимуществом.
Поскольку страстные чувства никогда её особенно не интересовали, недавнее свидетельство того, что и мистер Дарси явно испытывает страсть, несказанно её раздражало уже потому, что мисс Элизе Беннет — а она навсегда останется таковой для мисс Бингли — как предмету этой страсти, вновь удалось добиться того, что бесспорно должно было принадлежать ей. Мисс Бингли никогда не приходило в голову, что те чувства, свидетелем коих она невольно стала, не существовали сами по себе, отдельно от мистера Дарси и объекта его привязанности, а были следствием взаимной и крепкой любви и восхищения. Ведь это означало бы подтверждение или, если угодно, признание прелестных качеств наружности и характера миссис Дарси, урождённой мисс Беннет. А всё, что мисс Бингли могла признать, да и то весьма неохотно, это полное, жалкое и унизительное поражение.
Все тайные желания, что она хранила с момента их помолвки и последующего брака, все сокровенные мечты о том, что однажды она удостоверится в недовольстве мистера Дарси своим выбором или в слухах о провале его супруги в обществе, в конце концов потерпели крах.
Перед этой последней поездкой в Пемберли, мисс Бингли намекнула брату и его жене, что не прочь составить им компанию, однако теперь она могла об этом только пожалеть. По правде говоря, она и сама не знала причину, приведшую её туда, или, возможно, наоборот — в глубине души знала точно: болезненное любопытство, потребность гордо выказывать безразличие её теперь уже недостижимой цели, желание доказать знакомым в Лондоне, что её связи со знаменитой семьёй и поместьем сохранились, ну и, конечно, последний всплеск злорадной надежды на то, что с мистером и миссис Дарси далеко не всё ладно.
Да и что ей ещё оставалось после лондонского дебюта миссис Дарси?
Прошлым летом она приняла за знак судьбы неожиданный отъезд из Дербишира мисс Элизы Беннет, едва только упомянутая мисс успела, так явно и мучительно для Кэролайн, поладить с мистером Дарси… Ох, до чего же пустой и жалкой потерей времени и сил казались сейчас мисс Бингли все эти годы!
Теперь всё следовало начать с чистого листа. Но как? Ведь это было поместье, которое она желала всем сердцем, положение в обществе и доход… Ну а то, что человек, обладающий всем этим, оказался также привлекательным и во всех отношениях достойным, а, кроме того, не обременённым матерью, которая могла бы оспорить её роль хозяйки, было в глазах Кэролайн лишь дополнительным преимуществом.
Поскольку страстные чувства никогда её особенно не интересовали, недавнее свидетельство того, что и мистер Дарси явно испытывает страсть, несказанно её раздражало уже потому, что мисс Элизе Беннет — а она навсегда останется таковой для мисс Бингли — как предмету этой страсти, вновь удалось добиться того, что бесспорно должно было принадлежать ей. Мисс Бингли никогда не приходило в голову, что те чувства, свидетелем коих она невольно стала, не существовали сами по себе, отдельно от мистера Дарси и объекта его привязанности, а были следствием взаимной и крепкой любви и восхищения. Ведь это означало бы подтверждение или, если угодно, признание прелестных качеств наружности и характера миссис Дарси, урождённой мисс Беннет. А всё, что мисс Бингли могла признать, да и то весьма неохотно, это полное, жалкое и унизительное поражение.
Все тайные желания, что она хранила с момента их помолвки и последующего брака, все сокровенные мечты о том, что однажды она удостоверится в недовольстве мистера Дарси своим выбором или в слухах о провале его супруги в обществе, в конце концов потерпели крах.
Перед этой последней поездкой в Пемберли, мисс Бингли намекнула брату и его жене, что не прочь составить им компанию, однако теперь она могла об этом только пожалеть. По правде говоря, она и сама не знала причину, приведшую её туда, или, возможно, наоборот — в глубине души знала точно: болезненное любопытство, потребность гордо выказывать безразличие её теперь уже недостижимой цели, желание доказать знакомым в Лондоне, что её связи со знаменитой семьёй и поместьем сохранились, ну и, конечно, последний всплеск злорадной надежды на то, что с мистером и миссис Дарси далеко не всё ладно.
Да и что ей ещё оставалось после лондонского дебюта миссис Дарси?
Часть I.
Шестью месяцами ранее.
Шестью месяцами ранее.
— Луиза, — заговорщицки прошептала мисс Бингли сестре, пока их карета приближалась к Оперному дворцу, — я не могу припомнить вечер, который я когда-либо ожидала с таким нетерпением.
— Ты не одинока в этом, Кэролайн. Когда стало известно, что мистер Дарси должен появиться этим вечером в Опере со своей женой, весь город вдруг захотел провести вечер там же. В конце концов, это ведь её первое появление в обществе, и любопытство очень велико. За те две недели, что они провели в городе, они посетили лишь несколько закрытых семейных обедов.
— И я совершенно уверена, что эта сельская простушка выставит себя глупо. Она будет в точности такой, какой была до этого. Ни элегантности, ни связей, ни грации, ни манер. Мистер Дарси будет просто убит. Он увидит, что совершил ошибку, за которую будет вечно себя корить.
Впрочем, несмотря на снисходительное злословие, в котором миссис Луиза Хёрст с наслаждением упражнялась со своей сестрой, она не была уверена в том, что сможет долго выносить ехидную злобу, которую Кэролайн питала к новоиспечённой миссис Дарси. Всё это казалось ей пустой тратой сил и, кроме того, бестактностью. Кэролайн потерпела сокрушительное поражение в своём стремлении заполучить мистера Дарси; обе они — в стремлении оградить Чарльза и его друга от печально известных хартфордширских сестёр, и теперь ничего другого не оставалось, кроме как смириться с этим. Кроме того, в отличие от Кэролайн, она признавала, что родство их брата с мистером Дарси через женитьбу куда значительней давней дружбы, и было бы неразумно делать что-либо, способное впоследствии отлучить их от Пемберли и всех связанных с ним влиятельных знакомств.
— Кэролайн, в самом деле, не хмурься так. Это оставит у тебя на лбу неприглядные морщины.
— Не беспокойся, Луиза, скоро я буду широко улыбаться, ведь я уверена в грядущем позоре Элизы Беннет. Могу заверить, что Джейн будет держаться превосходно — для этого она достаточно мила и безобидна. Но ровно настолько же я убеждена в неспособности Элизы Беннет произвести впечатление на изысканное общество, в которое она вот-вот войдёт. Мистер Дарси может быть сколько угодно очарован её прекрасными глазками, но я осмелюсь заявить, что общество куда более разборчиво, чем он привык считать.
Когда экипаж Хёрстов подъехал к Оперному дворцу и компания вышла на воздух, им трудно было не заметить необычайно большое число людей, прогуливающихся вокруг, несмотря на холодную зимнюю ночь. К своему огорчению, мисс Бингли поняла, что всё это было в честь несносной Элизы Беннет, и её вновь поглотила ревность.
— Это внимание должно было принадлежать мне как новой хозяйке Пемберли и дома Дарси, — пробормотала она.
— Милая Кэролайн, — ответила Луиза с беспокойством, — ты бы никогда не снискала такой же энтузиазм и волнение вокруг своей персоны уже потому, что ты хорошо известна в обществе. Она же пока — загадка, если угодно.
— Умоляю, Луиза, неужели теперь и ты стала почитательницей мисс Элизы? Что ж, в таком случае ты, так же как и мистер Дарси, увидишь её конфуз. Откровенно говоря, мистер Дарси заслуживает позор, который она принесёт ему этим вечером. В конце концов, она — не более чем дочь мелкопоместного дворянина, и будет выглядеть таковой ещё сильнее в здешней обстановке. С таким числом элегантных леди вокруг этим вечером она не сможет сиять. Она предстанет ровно той сельской выскочкой, каковой на самом деле и является.
— С таким рассуждением, дорогая сестра, я не могу не согласиться, — сказала Луиза.
Между тем любопытство и желание взглянуть на новую миссис Дарси всё возрастало. То, что мистер Дарси сыграл скромную частную свадьбу с никому не известной дочерью сельского помещика — юной леди без связей и состояния, после стольких лет погони за ним всех матерей и одиноких женщин в высшем обществе, уже само по себе было достаточным основанием для любопытства. То, что его близкий друг женился на сестре его деревенской невесты, только добавляло масла в огонь. Но ещё сильнее интерес подогревали часто звучавшие толки о явном несогласии с этим браком некоторых членов его блистательной семьи. Всем было любопытно: что за женщина сумела заставить всегда такого сдержанного, правильного и послушного долгу мистера Дарси отказаться от всех ожиданий его семьи и высшего света? Что за женщина сумела внушить такую страсть — поскольку, как единодушно сочли все, только сила страсти и могла объяснить подобный брак?
Мистер Дарси и его близкий друг мистер Бингли обвенчались с Хартфордширскими сёстрами, как назвали их досужие языки, две недели тому назад, и этим вечером обществу наконец выпал шанс их увидеть. Бингли прибыли в Лондон совсем недавно — накануне днём, но Дарси тихо провели в городе целых две недели, избегая всех, кроме самых близких знакомых. Любопытство, таким образом, достигло апогея.
И пока Хёрсты и мисс Бингли были заняты приветствием некоторых знакомых, по толпе вдруг пронеслась заметная волна предвкушения. К Оперному дворцу подъехал лёгкий экипаж, на дверце которого красовался узнаваемый герб Дарси.
— Как думаешь, она знает, как одеваться для визита в Оперу? — обратилась мисс Бингли к сестре, считая саму себя особенно элегантной в этот вечер со своими страусиными перьями, подчёркивающими её высокий рост, и кичливо блестящими драгоценностями.
— Полагаю, скоро мы это увидим, — отозвалась мисс Хёрст и вдруг добавила к радости мисс Бингли. — Но я уверена, что её, по крайней мере, предупредили о необходимости иметь чистый подол.
И несколько человек в толпе сейчас же с отвращением услышали высокий неприятный смех сестёр.
Экипаж вскоре остановился, и из него вышли мистер Дарси с мистером Бингли. Оба, вполне ожидаемо, выглядели чрезвычайно привлекательно, а мистер Дарси, также ожидаемо, казался намного изысканней и элегантней. Но, всё же, что-то новое словно витало в воздухе вокруг него — какая-то лёгкость, незнакомая прежде его окружению, и эта лёгкость делала его лицо ещё более красивым, чем всегда. И если мистер Бингли был далеко не так интересен внимательной толпе посетителей оперы, ожидающей первого выхода печально известных Харфордширских сестёр, то мистер Дарси — весьма и весьма. И хотя целью этого рассказа вовсе не является чтение мыслей мистера Фитцуильяма Дарси, можно с уверенностью сказать, что по крайней мере этим вечером он, к своему же великому удивлению, обнаружил, что зрелище того, как ты сам становишься зрелищем, — вещь довольно забавная.
Мистер Бингли, с присущей ему лучезарной улыбкой, первым повернулся к карете, чтобы помочь выйти своей жене. Миссис Бингли появилась со столь же радостным, сколь и безразличным к вниманию толпы выражением лица. Она выглядела, как всегда, красивой милой и изящной. Те, кто знал её когда-то как мисс Джейн Беннет, не заметили бы в ней существенных перемен: не считая, конечно, качества платья, да, пожалуй, кое-какой приятной разницы в причёске и укладке, её манера одеваться осталась почти той, что и прежде. Тем не менее, её тут же провозгласили милой и грациозной особой с прелестной улыбкой. Впрочем, несмотря на всеобщее восхищение, её появление не могло долго удерживать внимание любопытной толпы, ведь какой бы она ни была хорошенькой, всё-таки она была не миссис Дарси — похитительница желанной награды, хозяйка Пемберли и дома Дарси, владелица могуществ и привилегий, дарованных доходом в десять тысяч фунтов в год. Поэтому вскоре толпа выпустила её из вида и, словно один огромный внимательный глаз, уставилась на карету, с немалым нетерпением ожидая появления таинственной миссис Дарси.
Мистер Дарси протянул руку супруге, и едва маленькая ладонь, обтянутая перчаткой, легла в его ладонь, наклонился к карете и что-то прошептал с довольным выражением на лице. И как только миссис Дарси вышла из экипажа, в воздухе мягко зазвенел её мелодичный и радостный смех. Очутившись наконец снаружи и став рядом с мужем, она окинула взглядом толпу. А затем, повернув к нему улыбающееся лицо и чуть склонив голову, шёпотом отпустила какое-то замечание, заставив его тихо, но открыто рассмеяться в манере, не очень-то свойственной лондонскому тону.
Если бы можно было сказать о толпе, что ту охватило единодушное восхищение, то хор охов и ахов, последовавший за этим, несомненно его отражал. Они не только выглядели поразительной парой, вокруг которой словно бы витал ореол неуловимой близости, но и сама миссис Дарси оказалась вовсе не тем, что ожидали увидеть в провинциальной невесте. В самом деле, многие из её прежних знакомых были бы потрясены переменами в этой юной леди. По крайней мере, мисс Бингли и миссис Хёрст, которые знали её ещё в Хартфордшире, заметили эти перемены мгновенно и совершенно не представляли, чем можно их объяснить.
— Мисс Элиза выглядит несколько иначе, не так ли? — спросила Луиза сестру.
— Что ж, чиста она вполне достаточно, но её платье чересчур простое, — возразила мисс Бингли. Однако втайне сейчас же спросила себя: что же всё-таки изменилось? И вскоре, уступив самой себе, решила, что дело не только в наряде, но в самом выражении лица миссис Дарси и в её манере держаться.
По правде говоря, в то время как миссис Бингли, урождённая мисс Джейн Беннет, нисколько не изменилась после брака — она всегда была красива и добра и таковою же осталась — о её сестре нельзя было сказать то же самое. Если мисс Элизабет Беннет была просто очень хорошенькой юной леди, то о миссис Фитцуильям Дарси можно было заключить лишь одно — она была невероятно, пронзительно красивой женщиной.
Но что же, должно быть, удивится дорогой читатель, могло стать причиной такого преображения в столь короткий срок? Стоит признаться честно: это было вовсе не преображение, а, скорее, расцвет.
Можно, конечно, допустить, что в какой-то мере сыграл в этом роль и наряд миссис Дарси — и эту деталь следует осветить в первую очередь. В сопровождении своей дорогой тёти, миссис Гарденер, миссис Дарси заглянула в один из самых известных магазинов платья некой мадам Дюма. И там она не только выбрала самую лучшую ткань, какую могли позволить её новые достаток и положение, но и нашла портниху, чьи модели и выкройки были сделаны с такой тонкостью и мастерством, что всегда подчёркивали природные достоинства или же скрывали досадные недостатки её клиенток, в зависимости от обстоятельств. Платье миссис Дарси, надетое этим вечером, служило образцовым примером того, насколько глубоки познания мадам Дюма в крое и фигуре. А поскольку миссис Дарси всегда питала отвращение к чрезмерным кружевам и прочим украшениям, её наряд был скроен просто, однако с дерзким (но при этом вовсе не вульгарным) декольте, которое подчёркивало её высокую грудь и мягкие, округлые плечи. Глубокий малиновый цвет шёлка подарил её коже роскошное сияние, а нежная россыпь крохотных бриллиантов и рубинов вокруг гибкой шеи бросала едва заметный отблеск на её светлое от природы лицо. Волосы, уложенные в высокую элегантную причёску с парой будто нарочно выбившихся прядей, были украшены почти незаметным алмазным гребнем.
Однако, как справедливо отметила про себя мисс Бингли, перемены касались не только наряда, но и того, как миссис Дарси держалась в обществе. И поскольку сама мисс Бингли всё никак не могла найти причину этих перемен, мистер Дарси, если бы его вдруг вздумали об этом спросить, сумел бы с лёгкостью её назвать, ведь ему посчастливилось собственными глазами наблюдать расцвет своей супруги — словно розы, что изо дня в день становится всё прелестней и ароматней, пока в одно прекрасное утро не явит весь свой блеск и не заставит зачарованно застыть перед своей красотой. А началось всё это с супружеской постели, где счастливая пара обнаружила взаимную страсть и чувственность, которые лишь укрепили близость их душ и тел; и в глубоком доверии и связи, быстро развившихся между ними, Элизабет расцвела. Так же, как её веселье читалось в глазах и улыбке, так и её пробудившаяся чувственность сквозила в каждом взгляде, движении и прикосновении. И эту самую чувственность, в купе с живым весёлым нравом, да ещё и облачённую в превосходное платье, которое превратило хорошенькую сельскую девушку в поразительно красивую женщину, на глазах толпы мистер Дарси — надо сказать, не без гордости — проводил в Оперу.
После этого дамы тут же заявили об её лёгкой и незамысловатой элегантности, а джентльмены — впрочем, намного тише и исключительно между собой — нашли куда более примечательной её чувственность. Однако все без исключения согласились, что она, со своими тёмными волосами и сияющим живостью лицом, с прекрасной фигурой и восхитительной кожей, и правда поразительна.
И пока волна восхищённых возгласов мчалась сквозь толпу, мисс Бингли смотрела на всё это в полном смятении, чувствуя необъяснимое возмущение тем впечатлением, которое мисс Элиза, вне всякого сомнения, произвела на общество. Но это было лишь началом её ярости, поскольку, когда они вышли из ложи Дарси после первого акта, мисс Элизу сразу же окружили поклонники, жаждущие ещё раз на неё взглянуть, и великосветские стервятники, жаждущие быть представленными и приглашёнными на чай.
«Это всё должно было быть моим! — вновь и вновь твердила себе мисс Бингли. — Она присвоила моё место!»
Наконец, увлекая за собой сестру, мисс Бингли направилась прочь, не в силах больше терпеть подобострастные ужимки этих умалишённых, так страстно желающих познакомиться с новоиспечённой миссис Дарси. И, остановившись возле какого-то растения в массивном горшке, где можно было протестовать спокойно и незаметно для окружающих, дамы вдруг услышали разговор лорда С. с виконтом Х., которые как раз обсуждали Хартфордширских сестёр.
— Когда супруга Бингли вышла из экипажа, я уж было подумал, что супруге Дарси придётся меня разочаровать. Ни в одной семье я не встречал двух столь же прелестных созданий, но осмелюсь заявить, Дарси снова превзошёл нас всёх, — задумчиво произнёс лорд С.
— Да, жена Дарси, пожалуй, не так безоговорочно прелестна, как жена Бингли, но есть в ней что-то чрезвычайно соблазнительное. Она совсем не похожа на дам, с которыми мы ежедневно имеем дело здесь, в Лондоне.
— Что ж, довольно справедливо. И у меня больше не вызывает ни малейшего удивления то, что все эти две недели он прятался в доме — с такой-то невестой… Да, похоже, она и впрямь поразила Дарси в самое сердце. Дарси — подумать только! Могли бы вы представить себе, что эта холодная рыбина, которую женщины никогда не интересовали, когда-нибудь будет выглядеть как по уши влюблённый дурак?
— Да, в самом деле. Откровенно говоря, это даже немного пугает. Быть настолько влюблённым… Не могу припомнить, чтобы я хоть раз взглянул так на собственную жену.
— Вполне возможно. Однако наши жёны так и не выглядят. Природа их добродетелей кроется не в привлекательной наружности или характере, но в вещах куда более материальных, — мужчины обменялись грубыми циничными смешками.
— Вы были ей представлены или просто глазели на неё издали, как и все остальные из нас, дураков? — спросил виконт некоторое время спустя.
— Да, я перехватил Дарси у входа и получил шанс поговорить с ней. Она довольно остроумна, а также и впрямь весьма хороша собой. По правде сказать, она кажется мне даже слишком живой для нашего старины Дарси. Она совершенно очаровательна.
И в этот миг довольный смех миссис Дарси как раз зазвенел в зале.
— Хм, — заметил лорд С, — в самом деле, не удивительно, что Дарси улыбается как распоследний дурак. Признаюсь откровенно, какое-то время мы все думали, что в конце концов ему надоест вся эта охота на него, и он женится либо на своей болезненной кузине, либо на одной из тех цепких молодых особ, что давно расставляли ему сети. Хотя, я полагаю, у кузины было бы мало шансов произвести наследника.
— Он безусловно с наслаждением займётся производством наследника сейчас! — И джентльмены рассмеялись самым неподобающим для джентльменов образом. — Разумеется, с куда большим наслаждением, чем мог бы с той желтолицей мисс Бингли, которая всюду ходила за ним, словно щенок на привязи.
— Щенок?! Скорее, я бы осмелился сказать, как львица за добычей. Я никогда не думал, что он поддастся на её уловки. Он лишь согласен терпеть её ради друга, не более. Но я уже начал подумывать о том, что он вполне готов смириться с хорошим браком по расчёту, как и прочие из нас. И вот он появляется с этой очаровательной девушкой, которая теперь его жена… Как Дарси умудряется всегда получать всё самое лучшее? Прелестнейшая особа, какую мне только довелось увидеть за последнее время.
Для мисс Бингли это было уже слишком. Лорд С., один из самых уважаемых и влиятельных людей в Англии, назвал мисс Элизу Беннет — эту сельскую простушку из постыдной и вызывающей неловкость семьи — одной из прелестнейших женщин, которых ему только доводилось увидеть! И в столь жестокой манере выставил на посмешище её саму… Выносить это дальше было невозможно. И, сославшись на головную боль, она охотно позволила Хёрстам проводить её домой, где каждый занялся своим делом: мистер Хёрст поспешил уединиться с бутылкой бренди, а миссис Хёрст принялась смиренно утешать свою до крайности возмущённую сестру.
Около трёх недель спустя мисс Бингли прочитала следующую заметку на страницах «Лондонского Света»:
«Многие джентльмены, как одинокие, так и женатые, чувствуют этим утром невосполнимую потерю, поскольку одна из самых прекрасных и обворожительных леди в Лондоне отбыла с мужем в Дербишир на остаток сезона. И отчего же так скоро, спрашивают некоторые, когда осталось ещё столько желающих иметь честь принимать у себя самую восхитительную пару сезона? Кое-кто полагает, что муж этой очаровательной леди вздумал потушить пожар восхищения своей открытой и остроумной женой, который разгорелся после первого же её появления в Опере, и решил приберечь это сокровище лишь для себя одного. И хотя мы понимаем его эгоизм — ведь кто бы из нас не хотел приберечь лишь для себя эту улыбку и прекрасные глаза?! — мы, всё же, надеемся, что он расщедрится на долгожданное представление высшему обществу двух незамужних юных леди, доверенных его попечению».
— Боже, как у меня болит голова! — застонала мисс Бингли, бросив бумагу в огонь.
— Ты не одинока в этом, Кэролайн. Когда стало известно, что мистер Дарси должен появиться этим вечером в Опере со своей женой, весь город вдруг захотел провести вечер там же. В конце концов, это ведь её первое появление в обществе, и любопытство очень велико. За те две недели, что они провели в городе, они посетили лишь несколько закрытых семейных обедов.
— И я совершенно уверена, что эта сельская простушка выставит себя глупо. Она будет в точности такой, какой была до этого. Ни элегантности, ни связей, ни грации, ни манер. Мистер Дарси будет просто убит. Он увидит, что совершил ошибку, за которую будет вечно себя корить.
Впрочем, несмотря на снисходительное злословие, в котором миссис Луиза Хёрст с наслаждением упражнялась со своей сестрой, она не была уверена в том, что сможет долго выносить ехидную злобу, которую Кэролайн питала к новоиспечённой миссис Дарси. Всё это казалось ей пустой тратой сил и, кроме того, бестактностью. Кэролайн потерпела сокрушительное поражение в своём стремлении заполучить мистера Дарси; обе они — в стремлении оградить Чарльза и его друга от печально известных хартфордширских сестёр, и теперь ничего другого не оставалось, кроме как смириться с этим. Кроме того, в отличие от Кэролайн, она признавала, что родство их брата с мистером Дарси через женитьбу куда значительней давней дружбы, и было бы неразумно делать что-либо, способное впоследствии отлучить их от Пемберли и всех связанных с ним влиятельных знакомств.
— Кэролайн, в самом деле, не хмурься так. Это оставит у тебя на лбу неприглядные морщины.
— Не беспокойся, Луиза, скоро я буду широко улыбаться, ведь я уверена в грядущем позоре Элизы Беннет. Могу заверить, что Джейн будет держаться превосходно — для этого она достаточно мила и безобидна. Но ровно настолько же я убеждена в неспособности Элизы Беннет произвести впечатление на изысканное общество, в которое она вот-вот войдёт. Мистер Дарси может быть сколько угодно очарован её прекрасными глазками, но я осмелюсь заявить, что общество куда более разборчиво, чем он привык считать.
Когда экипаж Хёрстов подъехал к Оперному дворцу и компания вышла на воздух, им трудно было не заметить необычайно большое число людей, прогуливающихся вокруг, несмотря на холодную зимнюю ночь. К своему огорчению, мисс Бингли поняла, что всё это было в честь несносной Элизы Беннет, и её вновь поглотила ревность.
— Это внимание должно было принадлежать мне как новой хозяйке Пемберли и дома Дарси, — пробормотала она.
— Милая Кэролайн, — ответила Луиза с беспокойством, — ты бы никогда не снискала такой же энтузиазм и волнение вокруг своей персоны уже потому, что ты хорошо известна в обществе. Она же пока — загадка, если угодно.
— Умоляю, Луиза, неужели теперь и ты стала почитательницей мисс Элизы? Что ж, в таком случае ты, так же как и мистер Дарси, увидишь её конфуз. Откровенно говоря, мистер Дарси заслуживает позор, который она принесёт ему этим вечером. В конце концов, она — не более чем дочь мелкопоместного дворянина, и будет выглядеть таковой ещё сильнее в здешней обстановке. С таким числом элегантных леди вокруг этим вечером она не сможет сиять. Она предстанет ровно той сельской выскочкой, каковой на самом деле и является.
— С таким рассуждением, дорогая сестра, я не могу не согласиться, — сказала Луиза.
Между тем любопытство и желание взглянуть на новую миссис Дарси всё возрастало. То, что мистер Дарси сыграл скромную частную свадьбу с никому не известной дочерью сельского помещика — юной леди без связей и состояния, после стольких лет погони за ним всех матерей и одиноких женщин в высшем обществе, уже само по себе было достаточным основанием для любопытства. То, что его близкий друг женился на сестре его деревенской невесты, только добавляло масла в огонь. Но ещё сильнее интерес подогревали часто звучавшие толки о явном несогласии с этим браком некоторых членов его блистательной семьи. Всем было любопытно: что за женщина сумела заставить всегда такого сдержанного, правильного и послушного долгу мистера Дарси отказаться от всех ожиданий его семьи и высшего света? Что за женщина сумела внушить такую страсть — поскольку, как единодушно сочли все, только сила страсти и могла объяснить подобный брак?
Мистер Дарси и его близкий друг мистер Бингли обвенчались с Хартфордширскими сёстрами, как назвали их досужие языки, две недели тому назад, и этим вечером обществу наконец выпал шанс их увидеть. Бингли прибыли в Лондон совсем недавно — накануне днём, но Дарси тихо провели в городе целых две недели, избегая всех, кроме самых близких знакомых. Любопытство, таким образом, достигло апогея.
И пока Хёрсты и мисс Бингли были заняты приветствием некоторых знакомых, по толпе вдруг пронеслась заметная волна предвкушения. К Оперному дворцу подъехал лёгкий экипаж, на дверце которого красовался узнаваемый герб Дарси.
— Как думаешь, она знает, как одеваться для визита в Оперу? — обратилась мисс Бингли к сестре, считая саму себя особенно элегантной в этот вечер со своими страусиными перьями, подчёркивающими её высокий рост, и кичливо блестящими драгоценностями.
— Полагаю, скоро мы это увидим, — отозвалась мисс Хёрст и вдруг добавила к радости мисс Бингли. — Но я уверена, что её, по крайней мере, предупредили о необходимости иметь чистый подол.
И несколько человек в толпе сейчас же с отвращением услышали высокий неприятный смех сестёр.
Экипаж вскоре остановился, и из него вышли мистер Дарси с мистером Бингли. Оба, вполне ожидаемо, выглядели чрезвычайно привлекательно, а мистер Дарси, также ожидаемо, казался намного изысканней и элегантней. Но, всё же, что-то новое словно витало в воздухе вокруг него — какая-то лёгкость, незнакомая прежде его окружению, и эта лёгкость делала его лицо ещё более красивым, чем всегда. И если мистер Бингли был далеко не так интересен внимательной толпе посетителей оперы, ожидающей первого выхода печально известных Харфордширских сестёр, то мистер Дарси — весьма и весьма. И хотя целью этого рассказа вовсе не является чтение мыслей мистера Фитцуильяма Дарси, можно с уверенностью сказать, что по крайней мере этим вечером он, к своему же великому удивлению, обнаружил, что зрелище того, как ты сам становишься зрелищем, — вещь довольно забавная.
Мистер Бингли, с присущей ему лучезарной улыбкой, первым повернулся к карете, чтобы помочь выйти своей жене. Миссис Бингли появилась со столь же радостным, сколь и безразличным к вниманию толпы выражением лица. Она выглядела, как всегда, красивой милой и изящной. Те, кто знал её когда-то как мисс Джейн Беннет, не заметили бы в ней существенных перемен: не считая, конечно, качества платья, да, пожалуй, кое-какой приятной разницы в причёске и укладке, её манера одеваться осталась почти той, что и прежде. Тем не менее, её тут же провозгласили милой и грациозной особой с прелестной улыбкой. Впрочем, несмотря на всеобщее восхищение, её появление не могло долго удерживать внимание любопытной толпы, ведь какой бы она ни была хорошенькой, всё-таки она была не миссис Дарси — похитительница желанной награды, хозяйка Пемберли и дома Дарси, владелица могуществ и привилегий, дарованных доходом в десять тысяч фунтов в год. Поэтому вскоре толпа выпустила её из вида и, словно один огромный внимательный глаз, уставилась на карету, с немалым нетерпением ожидая появления таинственной миссис Дарси.
Мистер Дарси протянул руку супруге, и едва маленькая ладонь, обтянутая перчаткой, легла в его ладонь, наклонился к карете и что-то прошептал с довольным выражением на лице. И как только миссис Дарси вышла из экипажа, в воздухе мягко зазвенел её мелодичный и радостный смех. Очутившись наконец снаружи и став рядом с мужем, она окинула взглядом толпу. А затем, повернув к нему улыбающееся лицо и чуть склонив голову, шёпотом отпустила какое-то замечание, заставив его тихо, но открыто рассмеяться в манере, не очень-то свойственной лондонскому тону.
Если бы можно было сказать о толпе, что ту охватило единодушное восхищение, то хор охов и ахов, последовавший за этим, несомненно его отражал. Они не только выглядели поразительной парой, вокруг которой словно бы витал ореол неуловимой близости, но и сама миссис Дарси оказалась вовсе не тем, что ожидали увидеть в провинциальной невесте. В самом деле, многие из её прежних знакомых были бы потрясены переменами в этой юной леди. По крайней мере, мисс Бингли и миссис Хёрст, которые знали её ещё в Хартфордшире, заметили эти перемены мгновенно и совершенно не представляли, чем можно их объяснить.
— Мисс Элиза выглядит несколько иначе, не так ли? — спросила Луиза сестру.
— Что ж, чиста она вполне достаточно, но её платье чересчур простое, — возразила мисс Бингли. Однако втайне сейчас же спросила себя: что же всё-таки изменилось? И вскоре, уступив самой себе, решила, что дело не только в наряде, но в самом выражении лица миссис Дарси и в её манере держаться.
По правде говоря, в то время как миссис Бингли, урождённая мисс Джейн Беннет, нисколько не изменилась после брака — она всегда была красива и добра и таковою же осталась — о её сестре нельзя было сказать то же самое. Если мисс Элизабет Беннет была просто очень хорошенькой юной леди, то о миссис Фитцуильям Дарси можно было заключить лишь одно — она была невероятно, пронзительно красивой женщиной.
Но что же, должно быть, удивится дорогой читатель, могло стать причиной такого преображения в столь короткий срок? Стоит признаться честно: это было вовсе не преображение, а, скорее, расцвет.
Можно, конечно, допустить, что в какой-то мере сыграл в этом роль и наряд миссис Дарси — и эту деталь следует осветить в первую очередь. В сопровождении своей дорогой тёти, миссис Гарденер, миссис Дарси заглянула в один из самых известных магазинов платья некой мадам Дюма. И там она не только выбрала самую лучшую ткань, какую могли позволить её новые достаток и положение, но и нашла портниху, чьи модели и выкройки были сделаны с такой тонкостью и мастерством, что всегда подчёркивали природные достоинства или же скрывали досадные недостатки её клиенток, в зависимости от обстоятельств. Платье миссис Дарси, надетое этим вечером, служило образцовым примером того, насколько глубоки познания мадам Дюма в крое и фигуре. А поскольку миссис Дарси всегда питала отвращение к чрезмерным кружевам и прочим украшениям, её наряд был скроен просто, однако с дерзким (но при этом вовсе не вульгарным) декольте, которое подчёркивало её высокую грудь и мягкие, округлые плечи. Глубокий малиновый цвет шёлка подарил её коже роскошное сияние, а нежная россыпь крохотных бриллиантов и рубинов вокруг гибкой шеи бросала едва заметный отблеск на её светлое от природы лицо. Волосы, уложенные в высокую элегантную причёску с парой будто нарочно выбившихся прядей, были украшены почти незаметным алмазным гребнем.
Однако, как справедливо отметила про себя мисс Бингли, перемены касались не только наряда, но и того, как миссис Дарси держалась в обществе. И поскольку сама мисс Бингли всё никак не могла найти причину этих перемен, мистер Дарси, если бы его вдруг вздумали об этом спросить, сумел бы с лёгкостью её назвать, ведь ему посчастливилось собственными глазами наблюдать расцвет своей супруги — словно розы, что изо дня в день становится всё прелестней и ароматней, пока в одно прекрасное утро не явит весь свой блеск и не заставит зачарованно застыть перед своей красотой. А началось всё это с супружеской постели, где счастливая пара обнаружила взаимную страсть и чувственность, которые лишь укрепили близость их душ и тел; и в глубоком доверии и связи, быстро развившихся между ними, Элизабет расцвела. Так же, как её веселье читалось в глазах и улыбке, так и её пробудившаяся чувственность сквозила в каждом взгляде, движении и прикосновении. И эту самую чувственность, в купе с живым весёлым нравом, да ещё и облачённую в превосходное платье, которое превратило хорошенькую сельскую девушку в поразительно красивую женщину, на глазах толпы мистер Дарси — надо сказать, не без гордости — проводил в Оперу.
После этого дамы тут же заявили об её лёгкой и незамысловатой элегантности, а джентльмены — впрочем, намного тише и исключительно между собой — нашли куда более примечательной её чувственность. Однако все без исключения согласились, что она, со своими тёмными волосами и сияющим живостью лицом, с прекрасной фигурой и восхитительной кожей, и правда поразительна.
И пока волна восхищённых возгласов мчалась сквозь толпу, мисс Бингли смотрела на всё это в полном смятении, чувствуя необъяснимое возмущение тем впечатлением, которое мисс Элиза, вне всякого сомнения, произвела на общество. Но это было лишь началом её ярости, поскольку, когда они вышли из ложи Дарси после первого акта, мисс Элизу сразу же окружили поклонники, жаждущие ещё раз на неё взглянуть, и великосветские стервятники, жаждущие быть представленными и приглашёнными на чай.
«Это всё должно было быть моим! — вновь и вновь твердила себе мисс Бингли. — Она присвоила моё место!»
Наконец, увлекая за собой сестру, мисс Бингли направилась прочь, не в силах больше терпеть подобострастные ужимки этих умалишённых, так страстно желающих познакомиться с новоиспечённой миссис Дарси. И, остановившись возле какого-то растения в массивном горшке, где можно было протестовать спокойно и незаметно для окружающих, дамы вдруг услышали разговор лорда С. с виконтом Х., которые как раз обсуждали Хартфордширских сестёр.
— Когда супруга Бингли вышла из экипажа, я уж было подумал, что супруге Дарси придётся меня разочаровать. Ни в одной семье я не встречал двух столь же прелестных созданий, но осмелюсь заявить, Дарси снова превзошёл нас всёх, — задумчиво произнёс лорд С.
— Да, жена Дарси, пожалуй, не так безоговорочно прелестна, как жена Бингли, но есть в ней что-то чрезвычайно соблазнительное. Она совсем не похожа на дам, с которыми мы ежедневно имеем дело здесь, в Лондоне.
— Что ж, довольно справедливо. И у меня больше не вызывает ни малейшего удивления то, что все эти две недели он прятался в доме — с такой-то невестой… Да, похоже, она и впрямь поразила Дарси в самое сердце. Дарси — подумать только! Могли бы вы представить себе, что эта холодная рыбина, которую женщины никогда не интересовали, когда-нибудь будет выглядеть как по уши влюблённый дурак?
— Да, в самом деле. Откровенно говоря, это даже немного пугает. Быть настолько влюблённым… Не могу припомнить, чтобы я хоть раз взглянул так на собственную жену.
— Вполне возможно. Однако наши жёны так и не выглядят. Природа их добродетелей кроется не в привлекательной наружности или характере, но в вещах куда более материальных, — мужчины обменялись грубыми циничными смешками.
— Вы были ей представлены или просто глазели на неё издали, как и все остальные из нас, дураков? — спросил виконт некоторое время спустя.
— Да, я перехватил Дарси у входа и получил шанс поговорить с ней. Она довольно остроумна, а также и впрямь весьма хороша собой. По правде сказать, она кажется мне даже слишком живой для нашего старины Дарси. Она совершенно очаровательна.
И в этот миг довольный смех миссис Дарси как раз зазвенел в зале.
— Хм, — заметил лорд С, — в самом деле, не удивительно, что Дарси улыбается как распоследний дурак. Признаюсь откровенно, какое-то время мы все думали, что в конце концов ему надоест вся эта охота на него, и он женится либо на своей болезненной кузине, либо на одной из тех цепких молодых особ, что давно расставляли ему сети. Хотя, я полагаю, у кузины было бы мало шансов произвести наследника.
— Он безусловно с наслаждением займётся производством наследника сейчас! — И джентльмены рассмеялись самым неподобающим для джентльменов образом. — Разумеется, с куда большим наслаждением, чем мог бы с той желтолицей мисс Бингли, которая всюду ходила за ним, словно щенок на привязи.
— Щенок?! Скорее, я бы осмелился сказать, как львица за добычей. Я никогда не думал, что он поддастся на её уловки. Он лишь согласен терпеть её ради друга, не более. Но я уже начал подумывать о том, что он вполне готов смириться с хорошим браком по расчёту, как и прочие из нас. И вот он появляется с этой очаровательной девушкой, которая теперь его жена… Как Дарси умудряется всегда получать всё самое лучшее? Прелестнейшая особа, какую мне только довелось увидеть за последнее время.
Для мисс Бингли это было уже слишком. Лорд С., один из самых уважаемых и влиятельных людей в Англии, назвал мисс Элизу Беннет — эту сельскую простушку из постыдной и вызывающей неловкость семьи — одной из прелестнейших женщин, которых ему только доводилось увидеть! И в столь жестокой манере выставил на посмешище её саму… Выносить это дальше было невозможно. И, сославшись на головную боль, она охотно позволила Хёрстам проводить её домой, где каждый занялся своим делом: мистер Хёрст поспешил уединиться с бутылкой бренди, а миссис Хёрст принялась смиренно утешать свою до крайности возмущённую сестру.
Около трёх недель спустя мисс Бингли прочитала следующую заметку на страницах «Лондонского Света»:
«Многие джентльмены, как одинокие, так и женатые, чувствуют этим утром невосполнимую потерю, поскольку одна из самых прекрасных и обворожительных леди в Лондоне отбыла с мужем в Дербишир на остаток сезона. И отчего же так скоро, спрашивают некоторые, когда осталось ещё столько желающих иметь честь принимать у себя самую восхитительную пару сезона? Кое-кто полагает, что муж этой очаровательной леди вздумал потушить пожар восхищения своей открытой и остроумной женой, который разгорелся после первого же её появления в Опере, и решил приберечь это сокровище лишь для себя одного. И хотя мы понимаем его эгоизм — ведь кто бы из нас не хотел приберечь лишь для себя эту улыбку и прекрасные глаза?! — мы, всё же, надеемся, что он расщедрится на долгожданное представление высшему обществу двух незамужних юных леди, доверенных его попечению».
— Боже, как у меня болит голова! — застонала мисс Бингли, бросив бумагу в огонь.
Часть II.
Дербишир.
Около шести месяцев спустя после первого дебюта миссис Дарси в Опере.
Дербишир.
Около шести месяцев спустя после первого дебюта миссис Дарси в Опере.
Когда мисс Бингли обходила комнаты Пемберли, которые она весьма часто и при том самым тщательным образом изучала, она всегда приходила в изумление. Она никак не могла понять одну вещь, которая, пожалуй, являлась на её взгляд самой большой странностью мисс Элизы Беннет.
Новая владелица ничего в этом доме не изменила — абсолютно ничего. И это было просто поразительно, ибо как может женщина, при десяти тысячах фунтов годового дохода и безмерно обожающем её муже, не воспользоваться такой возможностью?! Этого мисс Бингли не понимала, особенно когда размышляла над тем, что бы она сама сделала здесь: заказала бы новую мебель для парадной гостиной, новые обои для музыкальной комнаты и, разумеется, сменила бы экономку — прежняя, миссис Рейнольдс, была чересчур хорошо осведомлена о делах семьи.
Нет, всё это было даже более странным чем то, что в Лондоне миссис Дарси регулярно появлялась в совершенно неброских украшениях — ведь, в самом деле, зачем вообще нужны эти роскошные фамильные драгоценности Дарси, если они просто лежат в футлярах, ни разу никем не увиденные и не надетые? (Мисс Бингли, увы, не знала, что за исключением того колье, которое миссис Дарси надела в тот вечер в Оперу и которое единственное было подарком от мужа, все прочие украшения, которые она носила в Лондоне, и были теми самыми фамильными драгоценностями Дарси. Но да это уже небольшое отступление).
Осмотрев все доступные ей комнаты, оставленные без малейших изменений, мисс Бингли пришла к выводу, что мисс Элиза Беннет, должно быть, и сама невероятно напугана своим новым положением, что, в общем-то, вполне естественно и ожидаемо.
— Она должна чувствовать сейчас необыкновенно остро, как плохо она подготовлена и как мало в ней задатков для управления таким большим домом, — прошептала мисс Бингли себе под нос, любовно проведя рукой по удивительно изящной японской вазе, украшавшей северную гостиную.
Разумеется, эта мысль вовсе не наполнила её душу состраданием, а совсем наоборот — вызвала головокружительное чувство триумфа. «О да! — подумала мисс Бингли. — Это отсутствие перемен определённо говорит о том, что она чувствует низость своего происхождения и воспитания». И стоило ей додумать эту мысль до конца, как на лице её заиграла улыбка: хоть она и обещала Луизе быть предельно вежливой, глядя на этот красноречивый недостаток изменений, она просто не могла упустить возможность как-нибудь при случае напомнить мисс Элизе, насколько та недостойна своего нынешнего положения.
— Только женщина моих достоинств могла бы стать прекрасной хозяйкой Пемберли, — сказала мисс Бингли, взглянув на собственное отражение в зеркале гостиной, чтобы убедиться, должным ли образом выглядит её причёска.
«После обеда, — подумала она, — когда джентльмены удалятся по делам, я непременно потягаюсь с этой маленькой выскочкой и заставлю её почувствовать свою никчемность. Увидеть её неловкость перед гостями, даже если эти гости — её родные, будет истинным наслаждением. Однако, — мысленно прибавила она, — сделать это следует лишь тогда, когда его не будет в комнате. Если я не буду проявлять вежливость в присутствии мистера Дарси, он вполне может навсегда закрыть для меня ворота Пемберли, как он закрыл их для леди Кэтрин, а это будет весьма трудно объяснить моим знакомым в Лондоне, особенно если вспомнить, что Чарльз теперь его брат…»
— Я одержу над вами верх, мисс Элиза, — прошептала она и, довольно напевая, помпезно направилась в общую гостиную под шелест шёлка, покачивание перьев и блеск драгоценностей.
И, в самом деле, дорогой читатель, вечером того же дня, когда все дамы из здешнего общества — миссис Дарси, мисс Дарси, миссис Бингли и миссис Гардинер — собрались в музыкальной комнате, наша великолепная мисс Бингли не стала терять времени даром. Вполне убеждённая, благодаря своим выводам относительно декора в доме, что даже такая самоуверенная особа, как мисс Элиза Беннет, утратит после её речи всякую уверенность, она начала:
— Окажите любезность, миссис Дарси, поведайте мне, почему вы, как хозяйка, не оставили свой след в этом прекрасном доме?
— Что именно вы имеете в виду, мисс Бингли? — с весёлым удивлением ответила миссис Дарси, подав Джорджиане знак о том, что пора разливать чай.
— Почему ваша сестра — дорогая Джейн — столь многое изменила в Незерфилде, но я не заметила ни единой перемены, сделанной вами здесь, в Пемберли? Всё выглядит ровно так же, как и всегда. Неужели мистер Дарси вам этого не позволил? — надменно спросила мисс Бингли, взглянув на неё свысока. — Или же всё дело в вашей неуверенности? Если причина в последнем, я с радостью могла бы дать вам несколько советов — разумеется, если вы пожелаете — ведь у меня большой опыт в подобных вещах.
— Вы — сама доброта, мисс Бингли, но в вашей помощи нет необходимости. Уверяю вас, я обладаю полным правом изменить здесь всё, что пожелаю, и вполне способна сама выбрать цвета для стен, равно как и для всего прочего, — улыбнулась миссис Дарси той самой лукавой улыбкой, которую её муж находил столь неотразимой, а мисс Бингли — столь дерзкой.
— Охотно верю, миссис Дарси. Но тогда, умоляю, скажите, почему вы не предались этому огромному удовольствию — переустройству комнат?
— Я считаю эту привилегию излишней, мисс Бингли. Я полностью удовлетворена тем, как выглядят здесь, в Пемберли, все общие комнаты, так же как, осмелюсь добавить, довольны ими и Джорджиана с мистером Дарси.
— Да, но даже Пемберли нуждается в переменах время от времени. Ведь мода меняется. Но, возможно, вы не уверены в том, какой именно моде необходимо следовать в вашем нынешнем положении?
— Вовсе нет, мисс Бингли. Откровенно говоря, я считаю, что для хорошего вкуса подражать моде — слишком просто. К счастью, интерьер Пемберли никогда не был подвержен веяниям моды, и посему нет никакой необходимости постоянно его менять.
— Да, но вам, должно быть, хотелось сделать его своим домом.
— Это и есть мой дом, мисс Бингли. Всё, что мне требуется для этого чувства, — привязанность ко мне моего мужа и моей дорогой сестры. А поскольку у меня, к счастью, и того, и другого в достатке, я вполне считаю это место домом. А ткань для обивки диванов — вопрос второстепенный, не так ли?
И пока мисс Бингли обдумывала ответ, к разговору неожиданно присоединилась Джорджиана:
— Лиззи заново обустроила маленькую гостиную в хозяйском крыле дома, в которой они с братом любят проводить время. Там очень мило. И мне эта комната кажется очень уютной и располагающей. Лиззи согласилась помочь мне обустроить и мои комнаты в похожей манере.
— Вы проводите время в одной гостиной? — недоверчиво спросила мисс Бингли.
— Разве это сейчас немодно? — лукаво отозвалась миссис Дарси.
— Что ж, я, разумеется, не пожелала бы подобного для себя…
— Какое счастье, в таком случае, что это выпало на мою долю, — и чтобы положить конец разговору, миссис Дарси продолжила, обращаясь к Джорджиане. — Не сыграете ли вы что-нибудь для нас этим вечером, Джорджиана? Я уверена, мисс Бингли будет рада услышать, сколь многого вы достигли за это время.
И после этого самой мисс Бингли не оставалось ничего иного, кроме как искать другой способ смутить мисс Элизу, не ставя при этом под угрозу свою возможность бывать в Пемберли. «Ничего, — размышляла она, — быть может, моей горничной Молли, очень искусной сплетнице, удастся раздобыть для меня что-нибудь полезное».
С момента, когда Молли в последний раз делилась с ней сведениями, прошла целая неделя. Эта девушка служила мисс Бингли вот уже пять полных лет, всецело разделяя любовь хозяйки к сплетням и перьям. Она была всецело убеждена, что её госпожа — самая модная леди в Англии, однако ей вполне доставало ума понять, что при этом ни самой приятной, ни самой щедрой, та не является.
— Я всегда говорила, мисс, что здешние слуги немы как могила, — сказала она ей тогда. — В любом другом знатном доме я могу пойти и разузнать всё, что вам необходимо, всего за день, но только не здесь. И даже сейчас, мисс, у меня не особо есть, чем с вами поделиться.
— Что ж, ладно, но что тебе всё-таки удалось выяснить?
— Увы, ничего, что могло бы вас обрадовать, мисс.
— Как, совсем ничего?.. Неужели в этом доме все поголовно ею очарованы?
— Похоже на то, мисс. Я не услышала от слуг ни единого худого слова в адрес их новой хозяйки.
— Какое разочарование… — вздохнула мисс Бингли.
— Правда, я, всё же, узнала кое-что чуточку скандальное. Не так много, конечно, как если бы сумела разговорить горничную хозяйки, но у той всегда рот на замке, как и у камердинера хозяина.
— Что ж, Молли, и это очень хорошо. Скандал — это просто прекрасно. Расскажи мне о нём поскорей, и если я буду довольна твоим рассказом, ты, разумеется, приятно удивишься размеру своего жалования в этом месяце.
— Спасибо вам, мисс, — Молли слегка понизила голос и продолжила. — Я узнала лишь одно, мисс. Горничные сказали мне, что каждое утро им приходится застилать только одну постель в хозяйских спальнях, если вы понимаете, о чём я толкую.
— Ты хочешь сказать, что они делят одно ложе? Каждую ночь?
— Именно так, мисс. Каждую ночь — с заката и до самого утра. Похоже, хозяину недостаточно короткого визита к хозяйке от случая к случаю.
— Что ж, это довольно… жаркие сведения, однако совсем не то, что могло бы меня удовлетворить.
— Это всё, что я смогла разузнать, мисс. Слуги говорят лишь то, что они кажутся очень счастливой парой и каждое утро гуляют вместе в парке.
— Ну уж это, Молли, я не раз могла видеть и сама. В этом вопросе ты оказалась совершенно бесполезна.
И с этими словами мисс Бингли недовольным взмахом руки отослала горничную прочь.
Этот визит оказался вовсе не тем, на что она надеялась. Дарси были возмутительно очарованы друг другом, и каждый в этом доме казался не менее возмутительно очарован проклятой Элизой Беннет. Однако до конца её пребывания в Пемберли оставалась ещё целая неделя, и она была уверена, что ей, всё же, удастся углядеть хоть крохотную неурядицу между ними, которой она впоследствии смогла бы насладиться.
Новая владелица ничего в этом доме не изменила — абсолютно ничего. И это было просто поразительно, ибо как может женщина, при десяти тысячах фунтов годового дохода и безмерно обожающем её муже, не воспользоваться такой возможностью?! Этого мисс Бингли не понимала, особенно когда размышляла над тем, что бы она сама сделала здесь: заказала бы новую мебель для парадной гостиной, новые обои для музыкальной комнаты и, разумеется, сменила бы экономку — прежняя, миссис Рейнольдс, была чересчур хорошо осведомлена о делах семьи.
Нет, всё это было даже более странным чем то, что в Лондоне миссис Дарси регулярно появлялась в совершенно неброских украшениях — ведь, в самом деле, зачем вообще нужны эти роскошные фамильные драгоценности Дарси, если они просто лежат в футлярах, ни разу никем не увиденные и не надетые? (Мисс Бингли, увы, не знала, что за исключением того колье, которое миссис Дарси надела в тот вечер в Оперу и которое единственное было подарком от мужа, все прочие украшения, которые она носила в Лондоне, и были теми самыми фамильными драгоценностями Дарси. Но да это уже небольшое отступление).
Осмотрев все доступные ей комнаты, оставленные без малейших изменений, мисс Бингли пришла к выводу, что мисс Элиза Беннет, должно быть, и сама невероятно напугана своим новым положением, что, в общем-то, вполне естественно и ожидаемо.
— Она должна чувствовать сейчас необыкновенно остро, как плохо она подготовлена и как мало в ней задатков для управления таким большим домом, — прошептала мисс Бингли себе под нос, любовно проведя рукой по удивительно изящной японской вазе, украшавшей северную гостиную.
Разумеется, эта мысль вовсе не наполнила её душу состраданием, а совсем наоборот — вызвала головокружительное чувство триумфа. «О да! — подумала мисс Бингли. — Это отсутствие перемен определённо говорит о том, что она чувствует низость своего происхождения и воспитания». И стоило ей додумать эту мысль до конца, как на лице её заиграла улыбка: хоть она и обещала Луизе быть предельно вежливой, глядя на этот красноречивый недостаток изменений, она просто не могла упустить возможность как-нибудь при случае напомнить мисс Элизе, насколько та недостойна своего нынешнего положения.
— Только женщина моих достоинств могла бы стать прекрасной хозяйкой Пемберли, — сказала мисс Бингли, взглянув на собственное отражение в зеркале гостиной, чтобы убедиться, должным ли образом выглядит её причёска.
«После обеда, — подумала она, — когда джентльмены удалятся по делам, я непременно потягаюсь с этой маленькой выскочкой и заставлю её почувствовать свою никчемность. Увидеть её неловкость перед гостями, даже если эти гости — её родные, будет истинным наслаждением. Однако, — мысленно прибавила она, — сделать это следует лишь тогда, когда его не будет в комнате. Если я не буду проявлять вежливость в присутствии мистера Дарси, он вполне может навсегда закрыть для меня ворота Пемберли, как он закрыл их для леди Кэтрин, а это будет весьма трудно объяснить моим знакомым в Лондоне, особенно если вспомнить, что Чарльз теперь его брат…»
— Я одержу над вами верх, мисс Элиза, — прошептала она и, довольно напевая, помпезно направилась в общую гостиную под шелест шёлка, покачивание перьев и блеск драгоценностей.
И, в самом деле, дорогой читатель, вечером того же дня, когда все дамы из здешнего общества — миссис Дарси, мисс Дарси, миссис Бингли и миссис Гардинер — собрались в музыкальной комнате, наша великолепная мисс Бингли не стала терять времени даром. Вполне убеждённая, благодаря своим выводам относительно декора в доме, что даже такая самоуверенная особа, как мисс Элиза Беннет, утратит после её речи всякую уверенность, она начала:
— Окажите любезность, миссис Дарси, поведайте мне, почему вы, как хозяйка, не оставили свой след в этом прекрасном доме?
— Что именно вы имеете в виду, мисс Бингли? — с весёлым удивлением ответила миссис Дарси, подав Джорджиане знак о том, что пора разливать чай.
— Почему ваша сестра — дорогая Джейн — столь многое изменила в Незерфилде, но я не заметила ни единой перемены, сделанной вами здесь, в Пемберли? Всё выглядит ровно так же, как и всегда. Неужели мистер Дарси вам этого не позволил? — надменно спросила мисс Бингли, взглянув на неё свысока. — Или же всё дело в вашей неуверенности? Если причина в последнем, я с радостью могла бы дать вам несколько советов — разумеется, если вы пожелаете — ведь у меня большой опыт в подобных вещах.
— Вы — сама доброта, мисс Бингли, но в вашей помощи нет необходимости. Уверяю вас, я обладаю полным правом изменить здесь всё, что пожелаю, и вполне способна сама выбрать цвета для стен, равно как и для всего прочего, — улыбнулась миссис Дарси той самой лукавой улыбкой, которую её муж находил столь неотразимой, а мисс Бингли — столь дерзкой.
— Охотно верю, миссис Дарси. Но тогда, умоляю, скажите, почему вы не предались этому огромному удовольствию — переустройству комнат?
— Я считаю эту привилегию излишней, мисс Бингли. Я полностью удовлетворена тем, как выглядят здесь, в Пемберли, все общие комнаты, так же как, осмелюсь добавить, довольны ими и Джорджиана с мистером Дарси.
— Да, но даже Пемберли нуждается в переменах время от времени. Ведь мода меняется. Но, возможно, вы не уверены в том, какой именно моде необходимо следовать в вашем нынешнем положении?
— Вовсе нет, мисс Бингли. Откровенно говоря, я считаю, что для хорошего вкуса подражать моде — слишком просто. К счастью, интерьер Пемберли никогда не был подвержен веяниям моды, и посему нет никакой необходимости постоянно его менять.
— Да, но вам, должно быть, хотелось сделать его своим домом.
— Это и есть мой дом, мисс Бингли. Всё, что мне требуется для этого чувства, — привязанность ко мне моего мужа и моей дорогой сестры. А поскольку у меня, к счастью, и того, и другого в достатке, я вполне считаю это место домом. А ткань для обивки диванов — вопрос второстепенный, не так ли?
И пока мисс Бингли обдумывала ответ, к разговору неожиданно присоединилась Джорджиана:
— Лиззи заново обустроила маленькую гостиную в хозяйском крыле дома, в которой они с братом любят проводить время. Там очень мило. И мне эта комната кажется очень уютной и располагающей. Лиззи согласилась помочь мне обустроить и мои комнаты в похожей манере.
— Вы проводите время в одной гостиной? — недоверчиво спросила мисс Бингли.
— Разве это сейчас немодно? — лукаво отозвалась миссис Дарси.
— Что ж, я, разумеется, не пожелала бы подобного для себя…
— Какое счастье, в таком случае, что это выпало на мою долю, — и чтобы положить конец разговору, миссис Дарси продолжила, обращаясь к Джорджиане. — Не сыграете ли вы что-нибудь для нас этим вечером, Джорджиана? Я уверена, мисс Бингли будет рада услышать, сколь многого вы достигли за это время.
И после этого самой мисс Бингли не оставалось ничего иного, кроме как искать другой способ смутить мисс Элизу, не ставя при этом под угрозу свою возможность бывать в Пемберли. «Ничего, — размышляла она, — быть может, моей горничной Молли, очень искусной сплетнице, удастся раздобыть для меня что-нибудь полезное».
С момента, когда Молли в последний раз делилась с ней сведениями, прошла целая неделя. Эта девушка служила мисс Бингли вот уже пять полных лет, всецело разделяя любовь хозяйки к сплетням и перьям. Она была всецело убеждена, что её госпожа — самая модная леди в Англии, однако ей вполне доставало ума понять, что при этом ни самой приятной, ни самой щедрой, та не является.
— Я всегда говорила, мисс, что здешние слуги немы как могила, — сказала она ей тогда. — В любом другом знатном доме я могу пойти и разузнать всё, что вам необходимо, всего за день, но только не здесь. И даже сейчас, мисс, у меня не особо есть, чем с вами поделиться.
— Что ж, ладно, но что тебе всё-таки удалось выяснить?
— Увы, ничего, что могло бы вас обрадовать, мисс.
— Как, совсем ничего?.. Неужели в этом доме все поголовно ею очарованы?
— Похоже на то, мисс. Я не услышала от слуг ни единого худого слова в адрес их новой хозяйки.
— Какое разочарование… — вздохнула мисс Бингли.
— Правда, я, всё же, узнала кое-что чуточку скандальное. Не так много, конечно, как если бы сумела разговорить горничную хозяйки, но у той всегда рот на замке, как и у камердинера хозяина.
— Что ж, Молли, и это очень хорошо. Скандал — это просто прекрасно. Расскажи мне о нём поскорей, и если я буду довольна твоим рассказом, ты, разумеется, приятно удивишься размеру своего жалования в этом месяце.
— Спасибо вам, мисс, — Молли слегка понизила голос и продолжила. — Я узнала лишь одно, мисс. Горничные сказали мне, что каждое утро им приходится застилать только одну постель в хозяйских спальнях, если вы понимаете, о чём я толкую.
— Ты хочешь сказать, что они делят одно ложе? Каждую ночь?
— Именно так, мисс. Каждую ночь — с заката и до самого утра. Похоже, хозяину недостаточно короткого визита к хозяйке от случая к случаю.
— Что ж, это довольно… жаркие сведения, однако совсем не то, что могло бы меня удовлетворить.
— Это всё, что я смогла разузнать, мисс. Слуги говорят лишь то, что они кажутся очень счастливой парой и каждое утро гуляют вместе в парке.
— Ну уж это, Молли, я не раз могла видеть и сама. В этом вопросе ты оказалась совершенно бесполезна.
И с этими словами мисс Бингли недовольным взмахом руки отослала горничную прочь.
Этот визит оказался вовсе не тем, на что она надеялась. Дарси были возмутительно очарованы друг другом, и каждый в этом доме казался не менее возмутительно очарован проклятой Элизой Беннет. Однако до конца её пребывания в Пемберли оставалась ещё целая неделя, и она была уверена, что ей, всё же, удастся углядеть хоть крохотную неурядицу между ними, которой она впоследствии смогла бы насладиться.
* * *
Мисс Бингли направлялась в библиотеку, совершенно уверенная в том, что это — последнее место, где её будут искать. Последние три дня дождь лил, не переставая, и она чувствовала острую необходимость скрыться где-нибудь и хорошенько обдумать итоги своего опрометчивого решения посетить Пемберли, а также несбывшиеся тайные надежды увидеть хоть какое-нибудь злоключение четы Дарси.
Сейчас она удовольствовалась бы и самым крохотным признаком того, что они не были безумно довольны друг другом. Конечно, они не обменивались теми глупыми, недостойными улыбками, какие дарили друг другу её брат с Джейн, но в их взглядах и выражениях лиц было что-то очень сильное, глубокое, что весьма её смущало. Не говоря уж об их ужасно раздражающей привычке тайком касаться друг друга, когда они думали, что их никто не видит.
Мисс Бингли, с её орлиным зрением и одержимым любопытством, разумеется, видела всё: и пальцы мистера Дарси, скользящие по шее мисс Элизы, и ладонь, что мягко легла на её голое плечо, пока она наливала ему чай; и то, как мисс Элиза всего на краткий миг приложила руку к груди мистера Дарси, когда тот отвернулся от столика, где брал фрукты для завтрака; и, наконец, самое шокирующее — только вчера! — когда они думали, что все взоры в комнате устремлены на Джорджиану, которая в ту минуту играла на фортепиано, мистер Дарси скользнул ладонью по бедру мисс Элизы, а затем — мисс Бингли была вполне в этом уверена — слегка сжал его пальцами, прежде чем вновь убрать руку.
— О-о-ох! — тихо застонала она, найдя это в высшей степени нескромным — ведь даже если посчитать этот вечер исключительно семейным, подобное поведение было слишком бесцеремонным для респектабельного брака. — Никогда не ожидала такого от мистера Дарси, — едва слышно пробормотала она. — По-моему, даже Чарльз не заходит так далеко.
Однако про себя она отметила, что это наблюдение обнажило новую грань души мистера Дарси, о которой она, за всё время своего долгого и тщательного изучения его натуры, а также неудавшегося обольщения, никогда не подозревала — даже крохотного намёка не видела, за исключением разве только тех отвратительных дней в Незерфилде, когда он вдруг начинал смотреть на мисс Элизу так пристально, что мисс Бингли буквально задыхалась от зависти. И наблюдая всё это, она не могла не признать, что эти тайные фривольности со стороны мистера Дарси заставляют её задыхаться от зависти даже сейчас, когда от былой надежды остались лишь потухшие угольки, ибо с каждой минутой верить в его нынешнее или будущее разочарование становилось всё труднее.
Добравшись наконец до библиотеки, она уселась в кресло и, ссутулившись самым несвойственным ей образом, принялась размышлять над раздражающим счастьем, которое сейчас, казалось, пронизывало всё Пемберли. Это место никогда нельзя было назвать весёлым, ведь, в конце концов, оно всегда славилось сдержанностью и величием, как и подобает имению столь высокого ранга и состояния, но теперь в нём, несомненно поселилась радость. Отвратительная для Кэролайн Бингли радость…
Тут её вздорные размышления вдруг прервали громкие голоса, что с каждой секундой казались всё ближе и ближе к библиотеке. И поскольку в тот миг, пребывая в полнейшем смятении чувств, она была совершенно не в состоянии проявлять вежливость — особенно к мисс Элизе, чей голос она сразу узнала — мисс Бингли быстро встала, направилась к нише почти у самого входа и скрылась за стеной в дальнем углу. Даже если бы кто-нибудь вздумал войти в библиотеку, здесь он не смог бы её заметить до тех пор, пока сам бы не приблизился к алькову вплотную. И стоило ей только устроиться как следует в своём углу, как дверь библиотеки отворилась, и в комнату вошли объекты её недавних размышлений.
Но что же это? Повышенный тон? Злость? Неужели блаженная пара в самом деле спорит?..
Ах, сколь сладкий восторг наполнил душу мисс Бингли, как только дверь библиотеки закрылась за ними, и она услышала прекраснейшие звуки того, что ничем иным, кроме ссоры, назвать было нельзя. Какая широкая и самодовольная, хоть, всё же, и несколько тревожная, улыбка заиграла на её губах, когда она уловила непривычно громкий голос мистера Дарси в середине фразы.
— …и могу я спросить, почему нет?
— Вы прекрасно знаете, почему, Уильям. Это предложение просто нелепо.
— Но почему? — повторил он нетерпеливо.
— Я должна пояснить?
— Не думаю, что от этого стоит ожидать чего-то из ряда вон.
— Стоит, Уильям, и вы прекрасно об этом знаете. Это просто смешно. И я не могу с этим согласиться!
После этих слов в библиотеке воцарилось молчание, и мисс Бингли была уверена, что сейчас настал тот самый момент, которого она так долго ждала. Как страстно захотелось ей выглянуть из угла и увидеть их лица, искажённые гневом и разочарованием! Разумеется, подумалось ей, мистер Дарси сейчас придёт в ярость и — даже больше! — наконец-то начнёт сожалеть о своём выборе. В конце концов, какой мужчина станет молчаливо терпеть обращение к себе в таком тоне от собственной жены?..
«А ведь я предупреждала вас, мистер Дарси, что эта сельская выскочка обладает высокомерной независимостью, — думала мисс Бингли. — Теперь вы будете страдать от последствий своего выбора».
И терпеливо ожидая продолжения дискуссии, она чувствовала глубокое — почти до пьянящего головокружения — удовлетворение.
— Мистер Дарси, — вдруг спросила его жена, — чему это вы так улыбаетесь? Могу ли я счесть это знаком того, что вы прислушались к моим словам, или же вы, напротив, таким образом настаиваете на своём?
И тут мисс Бингли почти с ужасом услышала его ответный смех. К её величайшему изумлению он был мягким, нежным, совершенно ей незнакомым и настолько же совершенно не свойственным тому мистеру Дарси, которого она, как ей казалось, успела превосходно изучить.
— Простите, любовь моя, но я попросту не могу обсуждать вопросы импорта, когда у вас такие надутые губки.
Мисс Бингли хмуро сдвинула брови. «Надутые губки?» Неужели мистер Дарси флиртует с собственной женой прямо посредине ссоры?
— Стало быть, у меня надутые губки?
— Да.
— И посему вы не можете принимать меня всерьёз?
— Увы.
— Но почему же?
— Потому что вы выглядите необыкновенно прелестно. Я бы даже сказал, чересчур. И всё, что я хочу сделать в такие минуты, — стереть вашу обиду поцелуем. Нестерпимо.
Их голоса снова утихли, и мисс Бингли из своего укрытия смогла разобрать лишь тихий смешок.
— В самом деле, Уильям, неужели у нас с вами так никогда и не случится добропорядочной ссоры? Учитывая наши темпераменты, мы могли бы рассчитывать хотя бы на одну стоящую.
— Моя дражайшая Элизабет, у нас, как вы помните, уже была одна порядочная ссора, когда я в первый раз предложил вам замужество, и я вполне доволен тем, что в других подобных ссорах у нас нет необходимости.
— Мне казалось, мы с вами договорились никогда более не вспоминать тот ужасный вечер, ведь ваше второе предложение было куда очаровательней и полностью перечеркнуло первое. И, более того, теперь я думаю, что если бы вы решились поцеловать меня в тот вечер в Хансфорде, я бы ни за что не смогла вам отказать, и мы были бы избавлены от многих месяцев тревог. В конце концов, вы же знаете, что противостоять вашим поцелуям я не в силах.
— Моя Лиззи… — хрипло отозвался он, и вновь их голоса смолкли.
Внезапное и сильнейшее замешательство, пожалуй, не будет слишком уж преувеличенным описанием состояния нашей дорогой невидимой мисс Бингли, когда она наконец осознала суть всего услышанного. Этого знания оказалось чересчур даже для её ненасытного любопытства. Ей захотелось немедленно выйти на воздух, сбежать. Отвращение, что она и без того уже давно испытывала к мисс Элизе Беннет, возрастало с каждой секундой, пуская корни в её сердце так прочно, как это не удавалось до сего времени ни любви, ни страсти.
Узнать, что всегда такой гордый и властный мистер Дарси, столь долгий объект её амбиций, сделал не одно, а целых два предложения этой несносной сельской выскочке, что он вообще решился на вторую попытку после того, как получил отказ при первой, было само по себе несказанно удивительно. Но то, что мисс Элиза вначале отвергла его внимание, в то время как сама мисс Бингли открыто его домогалась, и что именно мисс Элиза в конечном итоге получила всё то, чего она так страстно желала, было и вовсе за пределами понимания мисс Бингли.
Уже не боясь быть обнаруженной, она тихонько проскользнула из алькова к двери и осторожно вгляделась в глубь библиотеки — перо, украшавшее её шляпку, придало её образу даже некоторую кротость, когда она слегка склонила голову в безотчётной попытке казаться меньше и, следовательно, незаметнее.
Картина, представшая перед ней, заставила её остолбенеть. Не в силах отвести взгляд, абсурдно очарованная происходящим, мисс Бингли смотрела, как мистер и миссис Дарси захватил игривый и, в то же время, страстный поцелуй — их голоса бормотали что-то неразборчиво нежное, а руки медленно, но уверенно блуждали по телам друг друга. В смятении она наблюдала, как пальцы мисс Элизы устремились к его шейному платку, будто намереваясь его развязать, а руки мистера Дарси плавно заскользили по её спине, а затем крепко прижали её к его груди.
С ужасом и смущением мисс Бингли юркнула обратно в спасительный угол, униженная тем, что узнала, и потрясённая тем, что теперь безнадёжно застряла в этом укрытии до тех пор, пока они не вспомнят, что находятся в библиотеке, а не в собственной спальне. Не желая больше слышать их мягкий ласковый шёпот, она закрыла уши. Это было для неё уже слишком.
В её душе боролись два совершенно противоположных чувства: боязнь позора, если её присутствие вдруг обнаружат, и унижение от необходимости выслушивать эти едва уловимые шорохи страстных объятий мужчины, которого она когда-то добивалась, и женщины, которую она более всех презирала. Однако судьба, к счастью, сжалилась над мисс Бингли: едва она собралась, всё же, выйти из укрытия, как в дверь библиотеки постучали, и голос миссис Рейнольдс поинтересовался распоряжениями хозяйки насчёт обеда.
К великому облегчению мисс Бингли, пара мигом покинула комнату, счастливо и игриво смеясь. Опустившись на пол, отчего её роскошное шёлковое платье сложилось и смялось, будто меха гармоники, она сжала пульсирующую голову ладонями.
— Ещё три дня, — прошептала она себе. — Только три дня, и я уеду в Скарборо.
Сейчас она удовольствовалась бы и самым крохотным признаком того, что они не были безумно довольны друг другом. Конечно, они не обменивались теми глупыми, недостойными улыбками, какие дарили друг другу её брат с Джейн, но в их взглядах и выражениях лиц было что-то очень сильное, глубокое, что весьма её смущало. Не говоря уж об их ужасно раздражающей привычке тайком касаться друг друга, когда они думали, что их никто не видит.
Мисс Бингли, с её орлиным зрением и одержимым любопытством, разумеется, видела всё: и пальцы мистера Дарси, скользящие по шее мисс Элизы, и ладонь, что мягко легла на её голое плечо, пока она наливала ему чай; и то, как мисс Элиза всего на краткий миг приложила руку к груди мистера Дарси, когда тот отвернулся от столика, где брал фрукты для завтрака; и, наконец, самое шокирующее — только вчера! — когда они думали, что все взоры в комнате устремлены на Джорджиану, которая в ту минуту играла на фортепиано, мистер Дарси скользнул ладонью по бедру мисс Элизы, а затем — мисс Бингли была вполне в этом уверена — слегка сжал его пальцами, прежде чем вновь убрать руку.
— О-о-ох! — тихо застонала она, найдя это в высшей степени нескромным — ведь даже если посчитать этот вечер исключительно семейным, подобное поведение было слишком бесцеремонным для респектабельного брака. — Никогда не ожидала такого от мистера Дарси, — едва слышно пробормотала она. — По-моему, даже Чарльз не заходит так далеко.
Однако про себя она отметила, что это наблюдение обнажило новую грань души мистера Дарси, о которой она, за всё время своего долгого и тщательного изучения его натуры, а также неудавшегося обольщения, никогда не подозревала — даже крохотного намёка не видела, за исключением разве только тех отвратительных дней в Незерфилде, когда он вдруг начинал смотреть на мисс Элизу так пристально, что мисс Бингли буквально задыхалась от зависти. И наблюдая всё это, она не могла не признать, что эти тайные фривольности со стороны мистера Дарси заставляют её задыхаться от зависти даже сейчас, когда от былой надежды остались лишь потухшие угольки, ибо с каждой минутой верить в его нынешнее или будущее разочарование становилось всё труднее.
Добравшись наконец до библиотеки, она уселась в кресло и, ссутулившись самым несвойственным ей образом, принялась размышлять над раздражающим счастьем, которое сейчас, казалось, пронизывало всё Пемберли. Это место никогда нельзя было назвать весёлым, ведь, в конце концов, оно всегда славилось сдержанностью и величием, как и подобает имению столь высокого ранга и состояния, но теперь в нём, несомненно поселилась радость. Отвратительная для Кэролайн Бингли радость…
Тут её вздорные размышления вдруг прервали громкие голоса, что с каждой секундой казались всё ближе и ближе к библиотеке. И поскольку в тот миг, пребывая в полнейшем смятении чувств, она была совершенно не в состоянии проявлять вежливость — особенно к мисс Элизе, чей голос она сразу узнала — мисс Бингли быстро встала, направилась к нише почти у самого входа и скрылась за стеной в дальнем углу. Даже если бы кто-нибудь вздумал войти в библиотеку, здесь он не смог бы её заметить до тех пор, пока сам бы не приблизился к алькову вплотную. И стоило ей только устроиться как следует в своём углу, как дверь библиотеки отворилась, и в комнату вошли объекты её недавних размышлений.
Но что же это? Повышенный тон? Злость? Неужели блаженная пара в самом деле спорит?..
Ах, сколь сладкий восторг наполнил душу мисс Бингли, как только дверь библиотеки закрылась за ними, и она услышала прекраснейшие звуки того, что ничем иным, кроме ссоры, назвать было нельзя. Какая широкая и самодовольная, хоть, всё же, и несколько тревожная, улыбка заиграла на её губах, когда она уловила непривычно громкий голос мистера Дарси в середине фразы.
— …и могу я спросить, почему нет?
— Вы прекрасно знаете, почему, Уильям. Это предложение просто нелепо.
— Но почему? — повторил он нетерпеливо.
— Я должна пояснить?
— Не думаю, что от этого стоит ожидать чего-то из ряда вон.
— Стоит, Уильям, и вы прекрасно об этом знаете. Это просто смешно. И я не могу с этим согласиться!
После этих слов в библиотеке воцарилось молчание, и мисс Бингли была уверена, что сейчас настал тот самый момент, которого она так долго ждала. Как страстно захотелось ей выглянуть из угла и увидеть их лица, искажённые гневом и разочарованием! Разумеется, подумалось ей, мистер Дарси сейчас придёт в ярость и — даже больше! — наконец-то начнёт сожалеть о своём выборе. В конце концов, какой мужчина станет молчаливо терпеть обращение к себе в таком тоне от собственной жены?..
«А ведь я предупреждала вас, мистер Дарси, что эта сельская выскочка обладает высокомерной независимостью, — думала мисс Бингли. — Теперь вы будете страдать от последствий своего выбора».
И терпеливо ожидая продолжения дискуссии, она чувствовала глубокое — почти до пьянящего головокружения — удовлетворение.
— Мистер Дарси, — вдруг спросила его жена, — чему это вы так улыбаетесь? Могу ли я счесть это знаком того, что вы прислушались к моим словам, или же вы, напротив, таким образом настаиваете на своём?
И тут мисс Бингли почти с ужасом услышала его ответный смех. К её величайшему изумлению он был мягким, нежным, совершенно ей незнакомым и настолько же совершенно не свойственным тому мистеру Дарси, которого она, как ей казалось, успела превосходно изучить.
— Простите, любовь моя, но я попросту не могу обсуждать вопросы импорта, когда у вас такие надутые губки.
Мисс Бингли хмуро сдвинула брови. «Надутые губки?» Неужели мистер Дарси флиртует с собственной женой прямо посредине ссоры?
— Стало быть, у меня надутые губки?
— Да.
— И посему вы не можете принимать меня всерьёз?
— Увы.
— Но почему же?
— Потому что вы выглядите необыкновенно прелестно. Я бы даже сказал, чересчур. И всё, что я хочу сделать в такие минуты, — стереть вашу обиду поцелуем. Нестерпимо.
Их голоса снова утихли, и мисс Бингли из своего укрытия смогла разобрать лишь тихий смешок.
— В самом деле, Уильям, неужели у нас с вами так никогда и не случится добропорядочной ссоры? Учитывая наши темпераменты, мы могли бы рассчитывать хотя бы на одну стоящую.
— Моя дражайшая Элизабет, у нас, как вы помните, уже была одна порядочная ссора, когда я в первый раз предложил вам замужество, и я вполне доволен тем, что в других подобных ссорах у нас нет необходимости.
— Мне казалось, мы с вами договорились никогда более не вспоминать тот ужасный вечер, ведь ваше второе предложение было куда очаровательней и полностью перечеркнуло первое. И, более того, теперь я думаю, что если бы вы решились поцеловать меня в тот вечер в Хансфорде, я бы ни за что не смогла вам отказать, и мы были бы избавлены от многих месяцев тревог. В конце концов, вы же знаете, что противостоять вашим поцелуям я не в силах.
— Моя Лиззи… — хрипло отозвался он, и вновь их голоса смолкли.
Внезапное и сильнейшее замешательство, пожалуй, не будет слишком уж преувеличенным описанием состояния нашей дорогой невидимой мисс Бингли, когда она наконец осознала суть всего услышанного. Этого знания оказалось чересчур даже для её ненасытного любопытства. Ей захотелось немедленно выйти на воздух, сбежать. Отвращение, что она и без того уже давно испытывала к мисс Элизе Беннет, возрастало с каждой секундой, пуская корни в её сердце так прочно, как это не удавалось до сего времени ни любви, ни страсти.
Узнать, что всегда такой гордый и властный мистер Дарси, столь долгий объект её амбиций, сделал не одно, а целых два предложения этой несносной сельской выскочке, что он вообще решился на вторую попытку после того, как получил отказ при первой, было само по себе несказанно удивительно. Но то, что мисс Элиза вначале отвергла его внимание, в то время как сама мисс Бингли открыто его домогалась, и что именно мисс Элиза в конечном итоге получила всё то, чего она так страстно желала, было и вовсе за пределами понимания мисс Бингли.
Уже не боясь быть обнаруженной, она тихонько проскользнула из алькова к двери и осторожно вгляделась в глубь библиотеки — перо, украшавшее её шляпку, придало её образу даже некоторую кротость, когда она слегка склонила голову в безотчётной попытке казаться меньше и, следовательно, незаметнее.
Картина, представшая перед ней, заставила её остолбенеть. Не в силах отвести взгляд, абсурдно очарованная происходящим, мисс Бингли смотрела, как мистер и миссис Дарси захватил игривый и, в то же время, страстный поцелуй — их голоса бормотали что-то неразборчиво нежное, а руки медленно, но уверенно блуждали по телам друг друга. В смятении она наблюдала, как пальцы мисс Элизы устремились к его шейному платку, будто намереваясь его развязать, а руки мистера Дарси плавно заскользили по её спине, а затем крепко прижали её к его груди.
С ужасом и смущением мисс Бингли юркнула обратно в спасительный угол, униженная тем, что узнала, и потрясённая тем, что теперь безнадёжно застряла в этом укрытии до тех пор, пока они не вспомнят, что находятся в библиотеке, а не в собственной спальне. Не желая больше слышать их мягкий ласковый шёпот, она закрыла уши. Это было для неё уже слишком.
В её душе боролись два совершенно противоположных чувства: боязнь позора, если её присутствие вдруг обнаружат, и унижение от необходимости выслушивать эти едва уловимые шорохи страстных объятий мужчины, которого она когда-то добивалась, и женщины, которую она более всех презирала. Однако судьба, к счастью, сжалилась над мисс Бингли: едва она собралась, всё же, выйти из укрытия, как в дверь библиотеки постучали, и голос миссис Рейнольдс поинтересовался распоряжениями хозяйки насчёт обеда.
К великому облегчению мисс Бингли, пара мигом покинула комнату, счастливо и игриво смеясь. Опустившись на пол, отчего её роскошное шёлковое платье сложилось и смялось, будто меха гармоники, она сжала пульсирующую голову ладонями.
— Ещё три дня, — прошептала она себе. — Только три дня, и я уеду в Скарборо.
* * *
Сидя в гостиной с другими дамами за освежающими напитками, Кэролайн Бингли поняла, что ещё никогда так отчаянно не желала покинуть Пемберли — или какое-либо другое место, за исключением, пожалуй, Незерфилда. Визит в две недели, который когда-то мог бы показаться ей слишком коротким для её целей, теперь словно тянулся бесконечно. Проявление учтивости к мисс Элизе Беннет, которую отныне она ненавидела как никого и никогда прежде, давалось с огромным трудом. Поэтому большую часть своего внимания она обращала на Джорджиану, даже несмотря на то, что девушка обожала эту проклятую Элизу Беннет почти так же, как и её нелепо одурманенный брат.
Слава Богу, отъезд мисс Бингли был назначен на следующий день, поскольку она была совершенно уверена — если она станет свидетелем ещё хоть одного проявления раздражающего счастья Дарси, то непременно сойдёт с ума…
И только она успела обдумать последнюю мысль до конца, как в гостиную, будто нарочно, с несвойственной ему поспешностью вошёл мистер Дарси собственной персоной, чтобы одарить и без того уязвлённое самолюбие мисс Бингли окончательным унижением.
Без всяких приветствий и извинений перед обществом беседующих дам он остановился рядом с женой, взял у неё из рук чашку и поставил на стол сбоку от её кресла, а затем помог ей подняться.
— Он прибыл! — воодушевлённо сказал мистер Дарси. — Пойдёмте же, я сгораю от нетерпения взглянуть на него вместе с вами.
— Умоляю, мистер Дарси, — произнесла мисс Бингли, — скажите нам, что захватило вас с такой силой, чтобы столь бесцеремонно нарушить нашу милую послеобеденную беседу? Что именно прибыло, если это, разумеется, не тайна?
— Прошу меня извинить, леди, — пробормотал он, поклонившись присутствующим. — Неучтивость вовсе не входила в мои намерения. Пожалуйста, следуйте за нами в музыкальную комнату, если желаете. Мой свадебный подарок Элизабет наконец прибыл.
— Ваш свадебный подарок, сэр? Но не кажется ли вам, что он немного запоздал? Разве вы не женаты вот уже как шесть или семь месяцев?
— В самом деле, мисс Бингли. Однако не всякий подарок удаётся изготовить с должной быстротой, — и обернувшись к миссис Дарси, он добавил с улыбкой. — Так пойдёмте, любовь моя?
И Дарси быстро повёл её прочь из комнаты, напоследок воскликнув:
— Миссис Бингли, прошу вас, проследите, чтобы и ваш супруг также присоединился к нам. Ящик вот-вот откроют.
Всё общество довольно быстро собралось в музыкальной комнате, где двое слуг вынимали из ящика нечто очень массивное и плоское, а третий устанавливал пустой мольберт.
— Ох, ну конечно, портрет! — воскликнула Джорджиана. — Как восхитительно!
Вскоре все в нетерпении окружили мольберт, на котором уже покоилась картина, всё ещё скрытая белым полотном. Дарси бережно взял угол ткани и, чуть помедлив, сказал:
— Вскоре после того, как Элизабет приняла моё предложение руки и сердца, я отправил письмо Томасу Лоуренсу* с просьбой написать этот портрет, и сразу по приезду в Лондон после свадьбы мы стали для него позировать. До сего дня мы не видели ничего, кроме нескольких черновых эскизов, — и добавил, повернувшись к Элизабет. — Вы позволите?
— Да, прошу вас, — с нетерпением отозвалась она, и после этих слов мистер Дарси стянул полотно и бросил его на пол.
И как только портрет предстал перед взорами их небольшого общества, у всех без исключения вырвался восхищённый вздох — даже, вы не поверите, дорогой читатель, у мисс Бингли — поскольку это была поистине самая великолепная картина, какую только можно было ожидать от таланта великого Томаса Лоуренса.
Во время их помолвки, после того как некоторые родственники выразили явное недовольство его невестой, Дарси захотел показать ей, что вскоре она окончательно и заслуженно станет частью его семьи со всей её богатой историей. Он хотел показать ей и всему свету её полноправное место рядом с собой. Портрет, что будет висеть в одном из залов Пемберли бок о бок с прочими портретами представителей разных поколений Дарси, показался ему достойной идеей, и он не пожелал ждать. Со всей возможной поспешностью он сделал заказ Томасу Лоуренсу, о мастерстве которого свет отзывался очень тепло.
Однако, Дарси выбрал Лоуренса не только благодаря добрым отзывам, но и способности художника уловить и передать чувство близости. И сейчас, глядя на картину, Дарси был несказанно доволен. А особенно он был доволен тем, что его невесте удалось с успехом убедить его изменить заказ с портрета одной лишь новой хозяйки Пемберли на совместный портрет новобрачных.
Две фигуры на картине были изображены обращёнными друг к другу и чуть в сторону от зрителя так, что казалось, будто их приватную беседу только что прервали. Элизабет сидела на софе в нежном платье пастельных тонов с короткими рукавами и низким вырезом — она казалась мягкой, живой, пышущей здоровьем и бодростью. Одна рука покоилась у неё на коленях, бережно удерживая письмо, на котором — по особой просьбе позировавших — если хорошенько приглядеться, можно было заметить сломанную печать и имя адресата «Мисс Элизабет Беннет». Дарси стоял рядом, высокий и горделивый; его лицо было обращено к жене, а руки мягко обхватывали её ладонь. Оба выражали полнейшее довольство и покой. Краски на портрете были сочными, а задний план слегка размыт. Вся же картина была проникнута настроением глубокой внутренней гармонии и близости.
— О мой Бог! — наконец произнесла миссис Гардинер. — Это просто невероятно!
Что же касается мисс Бингли, то она, как вы, разумеется, и подозревали, дорогой читатель, наблюдала за реакцией мистера Дарси с особенно тщательным вниманием. Его губы тронула лёгкая улыбка, а глаза засияли от удовольствия. Не отводя взгляда от портрета, он протянул руку жене, и когда их ладони соприкоснулись, сказал просто:
— Ваши черты, Элизабет, ему удалось передать вернее всего.
Услышав эти слова, мисс Бингли вновь повернулась к картине и пристальней вгляделась в неё. И в этот миг она вдруг поняла с пронзительной ясностью, что независимо от того, считает ли она сама портрет достаточно точным, мистер Дарси уверен в этом; и посему то, что она видела перед собой сейчас, он видел каждый раз, когда смотрел на жену. Мисс Бингли не могла не признать, что, хоть она была и не согласна по части сходством портрета с оригиналом, женщина, изображённая на картине была изумительно хороша. Однако, прежде чем этот краткий миг озарения успел дать плоды, её отвлекло продолжение беседы столь умело изображённой пары.
— И вас, дорогой мой, ему удалось передать очень точно, — дерзко усмехнулась миссис Дарси и дразняще добавила. — Столько гордости!
Взглянув ей прямо в глаза и совершенно не беспокоясь о том, что в комнате они не одни, мистер Дарси ответил, не понижая голоса, нежно и серьёзно:
— В самом деле, любовь моя. Однако причину этой гордости даже вы не сможете поставить мне в вину, ибо он передал то, как сильно я горжусь тем, что вы моя жена. Он передал гордость, которая теснится в моей груди всякий раз, когда я гляжу на вас и знаю, что я — мужчина, которому вы отдали своё сердце.
Когда Дарси приподнял и поцеловал руку жены, Кэролайн Бингли развернулась и вышла из комнаты, бормоча с отвращением:
— Ох, скорее увезите меня в Скарборо!
Слава Богу, отъезд мисс Бингли был назначен на следующий день, поскольку она была совершенно уверена — если она станет свидетелем ещё хоть одного проявления раздражающего счастья Дарси, то непременно сойдёт с ума…
И только она успела обдумать последнюю мысль до конца, как в гостиную, будто нарочно, с несвойственной ему поспешностью вошёл мистер Дарси собственной персоной, чтобы одарить и без того уязвлённое самолюбие мисс Бингли окончательным унижением.
Без всяких приветствий и извинений перед обществом беседующих дам он остановился рядом с женой, взял у неё из рук чашку и поставил на стол сбоку от её кресла, а затем помог ей подняться.
— Он прибыл! — воодушевлённо сказал мистер Дарси. — Пойдёмте же, я сгораю от нетерпения взглянуть на него вместе с вами.
— Умоляю, мистер Дарси, — произнесла мисс Бингли, — скажите нам, что захватило вас с такой силой, чтобы столь бесцеремонно нарушить нашу милую послеобеденную беседу? Что именно прибыло, если это, разумеется, не тайна?
— Прошу меня извинить, леди, — пробормотал он, поклонившись присутствующим. — Неучтивость вовсе не входила в мои намерения. Пожалуйста, следуйте за нами в музыкальную комнату, если желаете. Мой свадебный подарок Элизабет наконец прибыл.
— Ваш свадебный подарок, сэр? Но не кажется ли вам, что он немного запоздал? Разве вы не женаты вот уже как шесть или семь месяцев?
— В самом деле, мисс Бингли. Однако не всякий подарок удаётся изготовить с должной быстротой, — и обернувшись к миссис Дарси, он добавил с улыбкой. — Так пойдёмте, любовь моя?
И Дарси быстро повёл её прочь из комнаты, напоследок воскликнув:
— Миссис Бингли, прошу вас, проследите, чтобы и ваш супруг также присоединился к нам. Ящик вот-вот откроют.
Всё общество довольно быстро собралось в музыкальной комнате, где двое слуг вынимали из ящика нечто очень массивное и плоское, а третий устанавливал пустой мольберт.
— Ох, ну конечно, портрет! — воскликнула Джорджиана. — Как восхитительно!
Вскоре все в нетерпении окружили мольберт, на котором уже покоилась картина, всё ещё скрытая белым полотном. Дарси бережно взял угол ткани и, чуть помедлив, сказал:
— Вскоре после того, как Элизабет приняла моё предложение руки и сердца, я отправил письмо Томасу Лоуренсу* с просьбой написать этот портрет, и сразу по приезду в Лондон после свадьбы мы стали для него позировать. До сего дня мы не видели ничего, кроме нескольких черновых эскизов, — и добавил, повернувшись к Элизабет. — Вы позволите?
— Да, прошу вас, — с нетерпением отозвалась она, и после этих слов мистер Дарси стянул полотно и бросил его на пол.
И как только портрет предстал перед взорами их небольшого общества, у всех без исключения вырвался восхищённый вздох — даже, вы не поверите, дорогой читатель, у мисс Бингли — поскольку это была поистине самая великолепная картина, какую только можно было ожидать от таланта великого Томаса Лоуренса.
Во время их помолвки, после того как некоторые родственники выразили явное недовольство его невестой, Дарси захотел показать ей, что вскоре она окончательно и заслуженно станет частью его семьи со всей её богатой историей. Он хотел показать ей и всему свету её полноправное место рядом с собой. Портрет, что будет висеть в одном из залов Пемберли бок о бок с прочими портретами представителей разных поколений Дарси, показался ему достойной идеей, и он не пожелал ждать. Со всей возможной поспешностью он сделал заказ Томасу Лоуренсу, о мастерстве которого свет отзывался очень тепло.
Однако, Дарси выбрал Лоуренса не только благодаря добрым отзывам, но и способности художника уловить и передать чувство близости. И сейчас, глядя на картину, Дарси был несказанно доволен. А особенно он был доволен тем, что его невесте удалось с успехом убедить его изменить заказ с портрета одной лишь новой хозяйки Пемберли на совместный портрет новобрачных.
Две фигуры на картине были изображены обращёнными друг к другу и чуть в сторону от зрителя так, что казалось, будто их приватную беседу только что прервали. Элизабет сидела на софе в нежном платье пастельных тонов с короткими рукавами и низким вырезом — она казалась мягкой, живой, пышущей здоровьем и бодростью. Одна рука покоилась у неё на коленях, бережно удерживая письмо, на котором — по особой просьбе позировавших — если хорошенько приглядеться, можно было заметить сломанную печать и имя адресата «Мисс Элизабет Беннет». Дарси стоял рядом, высокий и горделивый; его лицо было обращено к жене, а руки мягко обхватывали её ладонь. Оба выражали полнейшее довольство и покой. Краски на портрете были сочными, а задний план слегка размыт. Вся же картина была проникнута настроением глубокой внутренней гармонии и близости.
— О мой Бог! — наконец произнесла миссис Гардинер. — Это просто невероятно!
Что же касается мисс Бингли, то она, как вы, разумеется, и подозревали, дорогой читатель, наблюдала за реакцией мистера Дарси с особенно тщательным вниманием. Его губы тронула лёгкая улыбка, а глаза засияли от удовольствия. Не отводя взгляда от портрета, он протянул руку жене, и когда их ладони соприкоснулись, сказал просто:
— Ваши черты, Элизабет, ему удалось передать вернее всего.
Услышав эти слова, мисс Бингли вновь повернулась к картине и пристальней вгляделась в неё. И в этот миг она вдруг поняла с пронзительной ясностью, что независимо от того, считает ли она сама портрет достаточно точным, мистер Дарси уверен в этом; и посему то, что она видела перед собой сейчас, он видел каждый раз, когда смотрел на жену. Мисс Бингли не могла не признать, что, хоть она была и не согласна по части сходством портрета с оригиналом, женщина, изображённая на картине была изумительно хороша. Однако, прежде чем этот краткий миг озарения успел дать плоды, её отвлекло продолжение беседы столь умело изображённой пары.
— И вас, дорогой мой, ему удалось передать очень точно, — дерзко усмехнулась миссис Дарси и дразняще добавила. — Столько гордости!
Взглянув ей прямо в глаза и совершенно не беспокоясь о том, что в комнате они не одни, мистер Дарси ответил, не понижая голоса, нежно и серьёзно:
— В самом деле, любовь моя. Однако причину этой гордости даже вы не сможете поставить мне в вину, ибо он передал то, как сильно я горжусь тем, что вы моя жена. Он передал гордость, которая теснится в моей груди всякий раз, когда я гляжу на вас и знаю, что я — мужчина, которому вы отдали своё сердце.
Когда Дарси приподнял и поцеловал руку жены, Кэролайн Бингли развернулась и вышла из комнаты, бормоча с отвращением:
— Ох, скорее увезите меня в Скарборо!
Прим. переводчика:
* Томас Лоуренс (1769-1830) — известный английский художник-портретист эпохи Регентства.
@темы: Недотворчество, Austen-mania, ФБ головного мозга
-
-
20.01.2016 в 18:25-
-
20.01.2016 в 18:38-
-
20.01.2016 в 19:21А ты сама не писала фанфиков по Остин?
Irree-Laa, неа. Для меня есть фандомы, которое — святое. К ним относится Джейн Остин, ГП и «Драконы».
Я искренне убеждена, что браться за фикрайтерство можно лишь тогда, когда можешь в этом фандоме реально создать что-то стоящее. Что-то или на уровне, или даже лучше. Только тогда и стоит браться. И вот я совсем не уверена, что смогу. В этих фандомах.
-
-
20.01.2016 в 19:27Для меня Остин святое. Было. А сейчас...
читать дальше
-
-
20.01.2016 в 19:39-
-
20.01.2016 в 19:50-
-
20.01.2016 в 22:27Спасибо за отличный перевод!
-
-
20.01.2016 в 22:32